О недействительности уступки регрессных требований

1. Требование по обязательству традиционно признается имущественным объектом, обладающим своей стоимостью и признаком оборотоспособности. Признание оборотоспособности таких требований имеет важное значение для целей обеспечения законодательно гарантируемой субъектам гражданского оборота возможности в приобретении и осуществлении гражданских прав своей волей и в своем интересе, а также свободы в их установлении и распоряжении ими на основе договора, любые условия которого, если они не противоречат законодательству, участники оборота также вправе устанавливать самостоятельно (ст. 2 ГК). Правовое регулирование обращения имущественных прав также имеет значимость и для коммерческого оборота, наполняя рынок ценными активами, обеспечивая динамику и определенность рыночных отношений, позволяя эффективно перераспределять имущественный интерес и права в сфере предпринимательства, урегулировать имущественные взаимоотношения между предпринимателями.

Обладая ценностью для граждан и предпринимателей требования по обязательствам по своей правовой природе являются имущественными правами и в соответствии со ст. 115 Гражданского кодекса Республики Казахстан («ГК») относятся к объектам гражданских права. Более того, требования по денежным обязательствам в п. 2-1 этой статьи ГК прямо причислены к категории имущественных прав и также названы «правами по денежному обязательству» и «правами требования по уплате денег».

В отношении таких требований полностью применимы положения ст. 116 ГК об оборотоспособности объектов гражданских прав: как и любые другие объекты гражданских прав требования могут свободно отчуждаться или переходить от одного лица к другому в порядке универсального правопреемства либо иным способом, предусмотренным законодательством. В соответствии со ст. 117 ГК имущественные требования подчиняются правовому режиму движимого имущества, а способами передачи или перехода требований являются регулируемые нормами Главы 19 ГК (ст.ст. 339-348) уступка требования (цессия), переход на основании законодательного акта и перевод долга. Отдельными способами осуществляется передача прав по ценными бумагам (за исключением передачи прав по именным ценным бумагам по правилам цессии) и бездокументарным ценным бумагам, а также прав на безналичные деньги.[1] На особенность и отдельное регулирование передачи финансовых инструментов и инвестиционных ценных бумаг обращается внимание и в Модельных правилах европейского частного права («Модельные правила»).[2] Однако рассмотрение этих способов не является предметом настоящей статьи, фокусом которой является правовое регулирование договорной передачи регрессных требований.

2. Понятию регрессного требования посвящена ст. 289 ГК. Согласно п. 1 этой статьи регрессным является требование, вытекающее из регрессного обязательства. В свою очередь, регрессным обязательством в общих чертах является «такое обязательство, по которому кредитор имеет право требовать от должника платежа денежной суммы или иной имущественной ценности, уплаченной (переданной) кредитором третьему лицу по вине должника (или полученной должником от третьего лица хотя формально правильно, но по существу за счет кредитора)». Таким образом, «для регрессного требования характерно, что данное лицо уплатило одному, а требует с другого».[3]

Регрессное обязательство определяется как производное обязательство от определенного основного правоотношения. Регрессное обязательство связано с основным обязательством таким образом, что при отсутствии основного обязательства не может возникнуть и регрессное обязательство. Однако за регрессным требованием признается «прямой и непосредственный характер»,[4] оно является «вполне самостоятельным требованием», хотя объем регрессного требования и обусловливается содержанием основного обязательства.[5]

Ст. 289 ГК разделяет регрессные требования, возникающие из исполнения солидарного обязательства, и регрессные требования, вытекающие из исполнения других обязательств, в которых не возникает двух и более должников перед одним кредитором. Это различие представляется важным в контексте предмета данного рассмотрения и вывода о том, возможна ли цессия регрессных требований, и на каких условиях.

3. Уступка требования (цессия) как способ договорной передачи имущественных прав регулируется в законодательстве, по крайней мере, всех значимых правовых систем на протяжении длительной истории развития общества. Сейчас мы не ставим перед собой задачу проведения глубокого сравнительно-правового исследования по этому вопросу. Однако отметим, что положения об уступке требования уже в конце XVIII века содержались, например, в Гражданском кодексе Восточной Галиции (ст.ст. 545 - 553).[6] Таковые включены в содержание до сих пор действующих Гражданского уложения Германии («ГГУ») (§§ 398 - 412),[7] Гражданского кодекса Австрии (§§ 1392 - 1399),[8] французского Кодекса Наполеона (ст.ст. 1689 - 1701).[9] Во всех этих случаях регулировалась и регулируется договорная передача имущественного права (цессия), однако, к примеру, § 412 ГГУ оговаривает что к переходу требования в силу закона, как (если законом не предусмотрено иное) и к передаче «иных прав», соответственно применяются правила, установленные в отношении передачи требования по договору.

Примечательно, что оборотоспособность имущественных требований признается не только в условиях рыночной экономики. Соответствующие вопросы регулировались и в советском гражданском праве в условиях социалистической (нерыночной) системы хозяйствования, причем на разных этапах зарождения и развития (во времена новой экономической политики, в эпоху «победившего социализма» и в период развитого социализма как переходного этапа к коммунизму). В частности, положения об уступке прав требования были предусмотрены в гражданских кодексах советского республик.[10]

Контрактная передача требования (assignment) также регламентируется в системе общего права, в том числе в контексте применения положений международного частного права.[11] И хотя с учетом специфики того, как конструируется договор в соответствии с нормами английского права, отмечаются некоторые особенности в таком регулировании по сравнению с законодательством государств, чьи правовые системы основаны на кодификации гражданского права,[12] основные правила передачи имущественного права требования и регулирования ее последствий в праве всех развитых юрисдикций совпадают.

Такие правила во многом отражены и в казахстанском ГК. Они касаются договора как основания передачи, общей возможности имущественных прав быть предметом цессии и недопустимости цессии для определенных категорий требований, распределения риска сторон в отношениях в связи с осуществлением цессии и защиты должника.

Гармонизированные рекомендации о наиболее целесообразном и эффективном для современного этапа экономического развития регулировании вопросов уступки требования по договору и переходе прав по иным основаниям предлагаются Модельными правилами.[13] Этими рекомендациями охватываются такие важные аспекты, как сфера применения соответствующих правил; приоритет положений об обеспечении исполнения обязательств при использовании уступки для целей такого обеспечения, условия уступки; допустимость частичной уступки, уступки будущих требований, последующих уступок; оформление уступки; эффект уступки в нарушение договорного запрета на нее; гарантии цедента; последствия уступки; регулирование возражений и защита должника. Важными моментами в контексте данного рассмотрения представляется то, что (а) правилами не запрещается уступка регрессных требований, и (б) что устанавливаемые правила договорной уступки (передачи прав) положены в основу регулирования перехода прав по иным юридическим основаниям.

4. Согласно ранее обозначенной цели настоящей статьи таковой является анализ обоснованности законодательного требования, содержащегося в части второй п.1 ст. 339 ГК о том, что «правила о переходе прав кредитора к другому лицу не применяются к регрессным требованиям».

Это же правило дословно отражено и в гражданских кодексах ряда других постсоветских республик: например, в п. 1 ст. 397 Гражданского кодекса Республики Армения,[14] п. 1 ст. 353 Гражданского кодекса Республики Беларусь,[15] ст. 313 Гражданского кодекса Республики Узбекистан.[16] Очевидно, источником этого положения является Модельный Гражданский кодекс СНГ, в п. 4 ст. 377 содержится буквально эта же формулировка.[17]

Включенное в содержание вышеуказанных статей гражданских кодексов вышеперечисленных государств, оно звучит как исключение из общего правила о возможности передачи требования другому лицу по сделке или переходе требования к другому лицу на основании законодательного акта.

Вопрос, однако, заключается в том, каково же содержание и юридическое значение такого исключения. Он возникает в связи с несовершенством закрепленной формулировки этого правила. На ее некорректность обратила внимание Ю.В. Галинская.[18] Однако, ее предложение о корректировке существующего положения основано на позиции авторов Комментария ГК, в котором последовательно указывается, что «в регрессных обязательствах уступка требования не допускается».[19] Точно такая же позиция занята авторами Комментария Гражданского кодекса Узбекистана.[20]

В обоих случаях комментирования гражданских кодексов объяснений не предлагается. Лишь приводится пример того, что при исполнении кредитору одним из должников в обязательстве с несколькими должниками обязательства исполнивший должник приобретает регрессное требование к другим должникам, став их кредитором, но передать это требование третьему лицу не может. В то же время, никак не выражена позиция относительно допустимости перехода регрессных требований в силу закона. Разделяя точку зрения о том, что уступка регрессных требований по сделке недопустима, Ю.В. Галинская обоснованно считает возможным переход регрессных требований на основании законодательных актов.[21]

Действительно, запрет на переход прав кредитора по регрессному требованию в порядке универсального правопреемства объективно не обоснован: почему регрессное требование не может переходить в порядке наследования или реорганизации юридического лица к наследнику или, соответственно, правопреемнику? Запрет на такой переход противоречит ст.ст 138-140 ГК, в которых указывается, что наследство умершего (в т.ч. права и обязанности, которые не прекращаются со смертью наследодателя) переходит к наследникам в порядке универсального правопреемства, а регрессные требования не включены в исчерпывающий перечень прав и обязанностей, которые не могут входить в состав наследства и прекращаются в связи со смертью. Такой запрет также противоречит и ст. 46 ГК, согласно которой правопреемство является безусловным в отношении имущества реорганизованного юридического лица, различаясь только способом оформления передачи имущества в зависимости от формы реорганизации.

При этом ст. 344 ГК прямо предусматривает переход прав в результате универсального правопреемства в правах кредитора и в других случаях, предусмотренных законодательными актами. И в этих случаях обоснованной позицией было бы то, что при таком переходе не применяются определенные правила, действующие при договорной уступке требований. Например, не применимыми могут быть (или объективно являются таковыми) нормы, относящиеся к оформлению перехода, уведомлению должника о переходе и риске, связанном с отсутствием такого уведомления. Так, в частности, при универсальном правопреемстве элементарно исчезает первоначальный кредитор, следовательно, для нового кредитора отсутствует риск вызванных этим для него неблагоприятных последствий.

5. Попытка увидеть в гражданском законодательстве советского периода истоки этой нормы о неприменимости правил о переходе прав к регрессным требованиям и (или) ее понимания как не допускающей уступки требования в регрессных обязательствах не привела к выявлению этих истоков, но привела к двум следующим выводам. С одной стороны, в советских гражданских кодексах именно общего запрета на уступку регрессных требований не предусматривалось (см., например, ст.ст. 197-204 ГК Казахской ССР, принятого 28 декабря 1963 г., ст.ст. 211- 216 ГК РСФСР, принятого 11 июня 1964 г.). Но в то же время, было установлено, что уступка требования по соглашению сторон невозможна, когда требование связано с личностью кредитора, и что не допустима уступка требования о возмещении имущественного вреда, вызванного повреждением здоровья или причинением смерти (ст. 197 ГК Каз.ССР, ст. 211 ГК РСФСР).

В комментарии к кодексу РСФСР указывалось, что этими положениями кодекс «запрещает уступку требования, которое может принадлежать лишь гражданину».[22] В другом комментарии к этому кодексу уточнялось, что такой запрет на уступку требования о возмещении имущественного вреда, вызванного повреждением здоровья или причинением смерти установлен как «специальный случай запрещенной законом уступки требования, связанного с личностью кредитора».[23] В свою очередь, в комментарии к ГК Казахской ССР, хотя также подчеркивалось, что передаваемое «требование не должно быть связано с личностью кредитора», более доступно объяснялось, что в случае повреждения здоровья право на возмещение вреда имеет только потерпевший, а в случае его смерти - только нетрудоспособные иждивенцы умершего, поэтому «никому другому такое право передано быть не может».[24]

Согласно действующему ГК Республики Казахстан такие требования, как правило, являются регрессными, если они возникают из иных оснований, кроме предусмотренных в ст.ст 925-928 ГК (когда у возместивших вред лиц, право обратного требования (регресса) не возникает) (ст. 933 ГК). И общий запрет на переход к другому лицу требований о возмещении вреда, причиненного жизни или здоровью, как неразрывно связанных с личностью кредитора также содержится в ст. 340 ГК.

В связи с этим остаются непонятными положение о неприменимости правил о переходе прав к регрессным требованиям вообще. Однако объяснение такому правилу видится в том, что эта оговорка касается не столько перехода регрессного требования от одного субъекта к другому, сколько собственно возникновения регрессного требования.

В частности, как следует, например, из ст.ст. 289 и 933 ГК в результате возникновения регрессного требования также происходит перемена лиц в обязательстве на стороне кредитора: у должника появляется новый кредитор. Но появляется этот кредитор не на основании договора об уступке требования и не вследствие универсального или сингулярного правопреемства, но в силу исполнения этим новым кредитором обязательства должника перед первоначальным кредитором последнего или в связи с возмещением новым кредитором вреда, причиненного упомянутым должником. В этом случае правила перехода прав, предусмотренные в ст.ст. 339 - 347 ГК, действительно, не применяются к переходу прав, имеющему место при возникновении регрессных обязательств.

6. В связи с этим, позиция авторов упомянутых Комментариев ГК о том, что воспроизведенная выше норма части второй п.1 ст. 339 ГК запрещает передачу регрессных требований по цессии, представляется весьма категоричной. Прежде всего, такая трактовка является не совсем соответствующей (а скорее всего - совсем не соответствующей) собственно норме ГК, поскольку она не содержит законодательного запрета на передачу регрессных требований, а лишь указывается на то, что правила о переходе прав кредитора к другому лицу не применяются к регрессным требованиям.

Кроме того, регрессные требования возникают не только в случае исполнения солидарного обязательства одним из солидарных должников (как поясняется в упомянутых выше Комментариях ГК), но и в других случаях, предусмотренных, например, в п. 1 ст. 289, ст. 933 ГК, а также законодательными положениями о ценных бумагах, векселях, страховании. Необоснованность сведения регрессных обязательств только к случаям наличия двух (или нескольких) должников перед одним кредитором отмечал И.Б. Новицкий, в том числе критикуя точку зрения М.М Агаркова, видевшего характерные признаки регрессных обязательств только во множественности должников, обязанных перед одним кредитором.[25] Этот момент является важным для определения того, насколько обоснованным является запрет договорной передачи регрессного требования.

В частности, представляется, что ограничение договорной уступки регрессного требования может быть обоснованным применительно к регрессным требованиям, возникшим вследствие исполнения солидарного обязательства, в случаях, исключающих возможность удовлетворения регрессного требования (например, при прощении первоначальным кредитором, долга должнику, который, в свою очередь, возражает в удовлетворении позднее предъявленного требования нового кредитора). При этом основанием для такого ограничения видится необходимость обеспечить твердость делового оборота и определенность относительно исполнимости соответствующих требований. В данном случае значимость имеют, по крайней мере, два аспекта.

Во-первых, в действующем основном обязательстве кредитор может освободить одного из солидарных должников от исполнения его части обязательств, сохраняя при этом обязательства других солидарных должников перед ним по исполнению их частей основного обязательства. Это допустимо в соответствии с казахстанским законодательством, например, в силу прощения долга согласно ст. 373 ГК, и это прямо предусматривается Модельными правилами (ст. III.-4:109). И если при предъявлении новым кредитором требований к таким образом прощенному должнику последний имеет право на возражения, основанные на его отношениях с первоначальным кредитором (ст. 343 ГК), то при допустимости последующей уступки требования (являющегося уже регрессным) прощенный должник уже был бы лишен этого права на возражения, ибо приобретатель переданного регрессного требования никак не связан правоотношениями с первоначальным кредитором по основному обязательству, а значит, возражения прощенного должника, основанные на его отношениях с первоначальным кредитором, для этого приобретателя не имеют какого-либо значения. Такое регулирование существенно исказило бы суть правового института перемены лиц в обязательстве, и в частности, положений, направленных на регулирование уступки требований.

Более того, когда кредитор по регрессному требованию может предъявить его к исполнению только одному должнику, а долг этого должника ранее был прощен кредитором по основному обязательству, то уступлено может быть не само регрессное требование, а обратное требование нового кредитора к кредитору по исполненному им основному обязательству или требование к отказывающему в исполнении должнику. Но это уже будет не регрессным требованием, а иском из неосновательного обогащения первоначального кредитора или иском из неосновательного сбережения имущества к отказавшему в исполнении должнику.

Другой аспект также связан с тем, что с уступкой требования первоначальный кредитор не исключается из сферы действия соответствующего обязательства. Одним из важнейших элементов правового института перехода прав по договору является наличие положений, защищающих должника при передаче требований от первоначального кредитора к новому кредитору: положение должника не должно ухудшиться в связи с такой уступкой. Как отмечается во современной литературе, это общий принцип, признанный во всех правовых системах. Должник может исполнить обязательство в пользу первоначального кредитора, игнорируя уступку. В этом случае закон обычно дает новому кредитору средства защиты, позволяющие ему взыскать причитающееся ему с первоначального кредитора.[26] Однако, поскольку приобретатель регрессного требования не имел изначально правоотношений с первоначальным кредитором, то такое средство защиты для него остается недоступным.

Но даже в обоих этих случаях, действительно, можно говорить, что какие-то правила об уступке требования не применяются. Однако это не означает недопустимости уступки регрессных требований, если они не являются неразрывно связанными с личностью кредитора.

7. Таким образом, позиция о том, что договорная уступка регрессных требований должна быть однозначно запрещенной законом, представляется дискуссионной. Во-первых, такой запрет должен быть прямо установлен законом (как, например, в отношении требований, неразрывно связанных с личностью кредитора). Во-вторых, установление этого запрета должно быть объясняться практической целесообразностью, а его формулировка должна быть обоснованной. И если такой запрет будет установлен, то целесообразным представляется допустимость исключения из такого запрета, хотя бы для случаев, когда регрессные требования возникают в результате полного исполнения основного обязательства и сохраняют свою действительность.

Такое исключение, в частности, видится обоснованным в случае, когда речь идет об уступке регрессного требования гаранта, полностью исполнившего обязательства за должника по гарантии в пользу кредитора и таким исполнением прекратившего данное основное обязательство. В современной литературе отмечается, что большинство уступок осуществляется в процессе получения причитающихся денежных сумм, когда деньги изначально должны быть выплачены уступающему субъекты. Одной из распространенных форм такой уступки, в основном в области деятельности финансовых институтов, является продажа или безвозмездная передача портфеля денежных требований в результате одной сделки.[27]

И в нашей казахстанской практике имели место случаи таких продаж так называемого ссудного портфеля, в состав которого обычно включаются требования по договорам займа, но также были попытки включить и требования гаранта по исполненным гарантиям, когда кредиторы по основным обязательствам признали их прекращенными исполнением со стороны гаранта. Однако в виду неоднозначности рассматриваемого в настоящей статье положения п.1 ст. 339 ГК о неприменимости правил о переходе прав к регрессным требованиям, и с учетом вышеупомянутой позиции авторов Комментария ГК мы рекомендовали исключить требования по исполненным гарантиям из предложенного к продаже ссудного портфеля. И такое решение не привело к эффективному разрешению сложившейся ситуации: проблемный портфель (хотя и частично) сохранился, платежная дисциплина должников никак не улучшилась, а финансовый институт недополучил средств, которые он мог бы перенаправить на финансирование перспективных деловых проектов. Но риск признания уступки прав по такому ссудному портфелю недействительной был оценен как значительный и делающий уступку требований по исполненным гарантиям нецелесообразной.

Причем, снова обращаем внимание на то, что это случилось даже не в связи с существованием прямого запрета на уступку регрессных требований, а потому, что ГК содержит неоднозначное по содержанию положение.

8. В связи с вышеизложенным обращает на себя внимание, что наиболее поздний по принятию на пространстве бывшего СССР Гражданский кодекс Республика Молдова несколько иначе сконструирован в целях регулирования уступки требования и во многом повторяет нормы ГГУ, но и отражает некоторые рекомендации Модельных правил.[28] В отличие от вышеупомянутых кодексов Казахстана, Армении, Беларуси и Узбекистана основным фокусом такого регулирования в молдавском кодексе является уступка требования именно по договору (ст.ст. 556 - 565), и все содержащиеся в соответствующих статьях правила, относящиеся к основаниям и условиям уступки, ограничениям цессии в отношении определенных видов имущественных прав, защите должника и другим аспектам цессии, в полной мере соответствуют как правовой традиции, так и общепринятым стандартам регулирования во всех современных юрисдикциях. В свою очередь, ст. 566 ГК Молдовы распространяет действие этих правил на передачу (переход) требований на основании закона, судебного решения и решений органов публичной власти. Каких-либо исключений или особых правил в отношении уступки или иного перехода регрессных требований не устанавливается.

Более примечательным, однако, представляется законодательный опыт России. Следует отметить, что формулировка второй части п.1 ст. 339 казахстанского ГК ранее содержалась и в п. 1 ст. 382 Гражданского кодекса Российской Федерации:[29] формулировки казахстанского и российского кодексов полностью совпадали. Но с принятием 21 декабря 2013 г. Федерального закона №367 это положение было исключено полностью, а в настоящее время действующая редакция ст.ст. 238 - 390 ГК России (в том числе с учетом изменений и дополнений, внесенных в них Федеральным законом от 8 марта 2015 года №42) во многом приблизилась в своем содержании к рекомендациям Модельных правил (не только исключив упомянутую спорную формулировку относительно регрессных требований, но также регламентировав уступку будущих требований, определив действительность уступки даже при наличии договорного запрета или ограничения на уступку денежных требований с регламентацией ответственности цедента в этой ситуации, и др.).

Еще большее внимание привлекает позиция Президиума Высшего Арбитражного суда России (ВАС РФ), выраженная в постановлении от 17 августа 2004 года № 5106/04 относительно того, что «выводы судов о недопустимости уступки требования по обязательству, первоначально возникшему в порядке регресса, являются ошибочными», а соответствующие «оспариваемые судебные акты нарушают единообразие в толковании и применении арбитражными судами норм права, в связи с чем подлежат отмене». В этом постановлении определенно указано, что «при регрессе возникает новое обязательство и не происходит перемены лиц в обязательстве», и «ни пункт 1 статьи 382 Кодекса, ни иной закон или иные правовые акты не содержат запрета на уступку кредитором другому лицу прав по обязательству, первоначально возникшему в порядке регресса».[30]

Снова отметим, что и Модельные правила, и вышеперечисленные кодексы иностранных государств (насколько нам понятно их содержание), а также действующие ГК России и Молдовы не содержат запрета на уступку регрессных требований. С учетом принципов применения гражданского законодательства такую регламентацию можно рассматривать как допускающую осуществление цессии в отношении регрессных требований.

С учетом вышеизложенного, во-первых, наиболее важным решением является скорейшее исключение части второй п. 1 ст. 339 из ГК. Во-вторых, целесообразным представляется усовершенствование норм ГК об уступке прав (да и о перемене лиц в целом) с учетом лучших образцов современного законодательства, международного опыта и рекомендаций Модельных правил. При этом важно понимать, что этот вопрос требует серьезного и глубокого дальнейшего изучения (по крайней мере, в гражданском праве Казахстана). И воспринимая такие рекомендации и международный опыт, нельзя допустить нарушения баланса между стабильностью и безопасностью гражданского оборота, с одной стороны, и его потребностью в мобильности деловых отношений и капитализации, с другой стороны.

9. В завершение отметим, что законодательное решение должно быть принято как можно скорее, ибо такой законодательный пробел может быть заполнен результатами деятельности казахстанской судебной системы не на основе принципов и правил, предусмотренных в ст.ст. 2,3,5 и 6 ГК, а на основе необъяснимого подхода, который использовал Верховный Суд Республики Казахстан, издав свое нормативное постановление № 6 от 7 июля 2016 года «О некоторых вопросах недействительности сделок и применении судами последствий их недействительности».[31] В этом случае, согласно п. 1 упомянутого нормативного постановления, создана несоответствующая концепции и содержанию ГК норма о том, что казахстанская законодательная система предусматривает ничтожность сделок, а «последствия недействительности ничтожной сделки» могут быть применены по требованию любого заинтересованного лица «независимо от того, заявлено ли требование о признании ничтожной сделки недействительной».

Обсуждение этого нормативного постановления Верховного Суда Казахстана не является целью настоящей статьи. Свое обоснованное мнение поводу его издания и его содержания, включая рассмотрение теоретических основ правовой природы таких нормативных постановлений и оценку складывающейся удручающей практики неуважения к закону в деятельности государственных органов, уже опубликовал академик М.К. Сулейменов.[32] Однако очевидно, что при подготовке и принятии упомянутого нормативного постановления Верховного Суда Казахстана не просто были внедрены недостаточно продуманные теоретические измышления, но также не была проведена надлежащая предварительная оценка того, как практическая реализация привносимых этим нормативным постановление правовых конструкций может повлиять на оберегаемые Конституцией и законом определенность и стабильность гражданского оборота, целостность нашей правовой системы.